english | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Архив выставок |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Александр БорковЖивопись, графика
|
Претерпеваем радости вседневья,
нас тешит суета, знобит успех.
И к небу вознесенные деревья –
как тихие молитвы обо всех.
О нас, дружок, с тобой – наверно, ясень,
о ком-то – липа и о ком-то – клен.
И Богу кажется, что мир прекрасен
и племенем высоким населен.
Глеб Семенов
Дерево, это удивительно прекрасное создание природы, прочно занимает в искусстве место одного из главных, базисных образов. Органично структурирующее пространство, возвышенное по самой своей конструкции, сложное и неизменно гармоничное в бесконечно разнообразном плетении ветвей, дерево способно отозваться практически на любой комплекс человеческих смыслов и переживаний, от райского Древа познания до ядовитого Анчара или печально одинокой северной сосны. В деревьях явственна зримая опора едва ли не всем нашим глубинным духовным, эстетическим интуициям. И вот еще одна версия диалога с «высоким племенем деревьев» – на выставке известного питерского живописца Александра Боркова.
Больше всего поражает здесь возможность взять, выразить собственную ноту, звучание которой я бы обозначил как спонтанность. Не нагруженные шлейфом заданных ассоциаций, свободные от каких-либо метафорических значений, композиции Боркова демонстрируют некое изначальное родство пластики живописной и органической. Движение кисти и произрастание деревьев – в едином естественном ритме, в общей самотворящей устремленности, в унисон.
Испытывая жгучую зависть к подобной (недоступной, например, моим тяжеловесно «аналитическим» писаниям) легкости и убедительности в трактовке вечного мотива, я решил выведать ее секрет у автора выставки, с которым довольно давно знаком.
За неимением специального мандата не берусь оценить степень пластических талантов, но могу утверждать, что одаренность Боркова очевидна. Верный знак призвания, по-моему, – увлеченность. В те редкие счастливые дни, когда Александр Петрович навещает нас на даче, сколь рано ни выйди из дома, непременно увидишь его, уже сделавшего пару-тройку натурных акварелей. Александр Петрович не любитель весьма популярных в нашем отечестве отвлеченно-философических бесед. Но едва разговор хоть краем коснется изобразительных искусств, несловоохотливый художник сразу включится, сразу выскажет свое оригинальное, всегда интересное мнение. Прочувствованное, а потому веское, внятное, приятно превосходящее стандартные наборы модных имен или эпитетов.
В подходящей для душевного разговора атмосфере, я решился на интервью:
– Саша, чем вообще художник отличается, допустим, от фармацевта?
– Ничем. Один знает химию, другой не знает. Ну, может, фармацевту не требуется столько чувств в его работе.
– Когда открылось «особое» желание рисовать?
– Давно, еще в детском саду. Помню, меня разбудили в «тихий час», чтобы срочно нарисовал для выставки цыплят. Цыплята у меня почему-то очень уж хорошо получались.
– Стало быть, успех вдохновил? Славой повеяло?
– Ха-ха, не помню. Наверное, было приятно…
– Был кто-то, кто серьезно повлиял, помог?
– Был – Борис Годунов. Борис Николаевич Годунов, учитель рисования в Старой Ладоге.
– А что служит импульсом, толчком к созданию очередного образа? Красивый пластический мотив?
– Нет, сначала настроение, какая-то эмоция, какие-то отношения тонов, общая гамма.
– И дальше? С чего начинается работа?
– Холст выбираешь: вертикально или горизонтально. Затем пятно, затем ищется вся форма. Живопись есть живопись. Я не люблю, когда там литература, а то и всякие тексты с пояснением, концепции. Краски, цвет, соотношения пятен, контрасты – форма должна все говорить.
– Так вы формалист?
– Формалист? Ну да… чувственный.
Собственно, глубже этого полушутливого определения проникнуть во внутренний мир «чувственного формалиста» Александра Боркова у меня не получилось. Но ведь художник сам сказал, что для него сюжет – не главное. Главное – настроение. Оттенки авторского чувства в оттенках различных пластических решений.
На нынешней выставке художник представил ряд работ, объединенных темой постоянно вдохновляющих его, так естественно, мощно и красиво вздымающихся от земли к небу деревьев. Тема богатая, зовущая порассуждать насчет ее многозначной символики, но умолчим.
Думаю, молчаливые деревья в холстах и акварелях расскажут о Саше Боркове много больше и гораздо лучше, чем мой текст.
Александр Дриккер,
доктор культурологии, профессор СПбГУ,
ведущий научный сотрудник ГРМ
Александр родился в 1961 году в Новой Ладоге. В 1987 году он окончил факультет графики Ленинградского Педагогического института им. Герцена. С 1987 он постоянно принимает участие в ежегодных выставках в Санкт-Петербурге (Ленинграде) и Москве.
В 1991 вступил Санкт-Петербургский Союз художников.
Александр живёт и работает в Санкт-Петербурге.
…Как признается Александр Борков, он всегда рисовал. Но вкусы и пристрастия определились не сразу. Поначалу (до 1987) шло накопление информации, впитывание.
Впечатления еще не дифференцировались, акценты не расставлялись. Не было у художника и каких-либо наставников, поводырей, которые помогли бы ему быстрее выйти на свою стезю. Творческое самоопределение художника произошло как реализация особенностей собственного характера, натуры. Человек, доверяющий прежде всего чувству, он не изобретал, не конструировал свое творческое кредо.
Именно природа дарования художника, не склонного к «умствованиям», к отвлеченному теоретизированию, вывела его к необходимым ему ориентирам. Все более раскрывающиеся качества живописца-колориста помогли без особого труда найти в истории искусства родственные души, обрести свою генеалогию.
Через цвет, через его энергетическое воздействие идет к личностному первооткрытию мира Борков. Ему удается воскресить в себе непосредственность почти детского приятия всего сущего. Детство тяготеет к веселой, задорной игре. И художник своими работами легко вписывается в игровую струю сегодняшней культуры, порой упиваясь театральной зрелищностью событий, принимая маскарад современности, но при этом – не надевая маски. Он понимает, к примеру, что даже ход от прозрачной детскости к «принципиальному» примитиву был для него искусственным. Из импульсивного изобразительного описания возникает своего рода модель мира – пластичного, живого, исполненного потенции движения.
Его любимые жанры - пейзаж, пейзаж с изображением людей, городская сцена. Мощный и свободный мазок, живое впечатление сиюминутности, декоративные сочетания ярких, насыщенных красок – все эти средства, которые использует художник, создают ощущение избытка энергии, готовой выплеснуться за границы его картин.